тебе точно понравится.
— А тебе?
— Пока ем всё, желудок не отвергает.
Мы не ошиблись: эфиопская кухня, как и почти вся африканская, предполагала острые блюда. Приправы, которые у нас нельзя было достать, Гелила, как правило, привозила с собой, как, впрочем, и кофе. Одной из таких необычных приправ была пастообразная «бербере» (нечто вроде ядреной аджики), которая состояла из десятка различных специй и которая могла достаточно долго храниться в холодильнике.
Перед подачей на стол Гелила извинилась перед нами, что у нее нет традиционных эфиопских лепешек, какие обычно при этом полагаются. У них, оказывается, большинство блюд к столу подается именно на такой особой, кислой лепешке, «ынджере» (что-то вроде наших тонких, на всю сковородку блинов); ею же, оторвав с краю, макают и соус. А индейку она приготовила, как у них готовят курицу, — без всяких хитростей, в соусе из лука на топленом масле со специями и «бербере». «Доро ват» называется.
— К специям еще и острый соус?! Ну, вы даете! Уж я как люблю острое, а у вас тут, наверное, горючая смесь! — разглядывая готовое блюдо, предположил Грицай. — А это что плавает в соусе? Похоже на яйца.
— Яйса, яйса, — закивала Гелила, разрезая индейку на кусочки. Она положила по несколько больших кусочков нам и небольшой себе, обильно полила соусом и села во главе стола.
— Пробавай.
— Так-с, — потер ладонями Грицай. — Приступим, что ли?
Грицай разодрал вилкой тушку, смачно окунул наколотый кусок в соус и быстро отправил в рот. Дальше не смог произнести ни слова, быстро вскочил и с выпученными глазами и широко открытым ртом подлетел к крану с водой, налил себе стакан воды и залпом его осушил. Мы с Гелилой чуть ли не легли на стол от смеха.
— Куда ты столько мечешь? — надрывался я до коликов. — Это ж тебе не кетчуп!
— Ну и бомба! — чуть отдышавшись, Грицай снова подсел к столу. — Как вы это едите?
— Осень хоросо. Патом многа пьем кофи. Многа чашек.
— А у тебя есть настоящий эфиопский кофе? — спросил я, зная, что Эфиопию считают родиной кофе.
— Конесна. Снасала «Доро ват», потом кофи.
Я откупорил бутылку вина, дал ему чуть «надышаться», затем понемногу разлил по бокалам. Такой пир обычно запоминается на всю жизнь. Мы были молоды, непосредственны, искренни; нам не перед кем было рисоваться, мы веселились от души, пытались, не сломав язык, произнести эфиопские слова, а Гелилу научить, как правильно выговаривать русские.
— Тэнайстыллинь — здравствуйте. Тэнайс — тыл — линь… Ха-ха-ха! — чуть ли не катался по полу Грицай. — Как ты говоришь: «Тэнайс»?.. Ой, не могу! Остановите меня, а то умру! — слезно умолял он.
После того, как индейка закончилась, а вино было выпито, Гелила взялась варить кофе. Только не в традиционной турке, а в небольшом кувшине с ручкой, тонким носиком и узким горлышком, который она привезла из родного дома.
Густой аромат крепкого кофе поплыл из кухни по всей квартире. Если бы хозяйка с сыном были дома (они уехали на все выходные к каким-то своим родственникам), наверняка выросли бы на пороге.
Грицай метнулся в нашу комнату и вскоре вернулся оттуда с фотоаппаратом.
— Слушай, не будешь против, если я сфоткаю тебя с Генкой — уж очень сильно просит, — спросил я у Гелилы.
— Ладна.
Грицай пристроился сбоку Гелилы. Я щелкнул.
— И с кофе тоже!
Гелила немного отодвинулась от плиты, Грицай пристроился с другого бока кувшина. Я снова щелкнул.
— А тебя? Тебя? — засуетился Грицай.
— Да ладно, не суетись.
— Давай, давай!
Я глянул на Гелилу, она заулыбалась, видя мое смущение.
— Иди, — позвала.
Я подошел, и мы тоже сфотографировались с кувшином.
Выпили по чашке кофе. Гелила налила себе еще чашку.
— Кофи? — глянула на меня. Я отрицательно покачал головой.
— Низя отказать: нехоросо.
Я вздохнул. Гелила еще раз наполнила мою чашку.
— Кофи? — перевела взгляд на Грицая.
— Уф, я уже объелся, но еще от чашки не откажусь.
Потом Грицай попросил еще одну чашку, Гелила уговорила и меня выпить третью, а дальше как-то за разговорами нам захотелось еще по одной, и Гелила снова варила кофе и потчевала нас, и так, наверное, продолжалось бы до бесконечности (мы уже распробовали вкус непритязательного разговора, объединенного с кофепитием), если бы Грицай не глянул на часы и не воскликнул:
— Е-мое, полпервого ночи!
— Не может быть! — не поверили мы ему: сели ужинать — восьми еще не было!
— Сам посмотри, — протянул мне свои наручные часы Грицай.
— Тогда пора заканчивать, а то и в выходные не выспишься.
— Мне еще пасуда нада вымыть, — сказала Гелила.
— Могу помочь тебе вытереть тарелки, — вызвался я.
— Я тоже могу, — сказал и Генка.
— Ладна, — улыбнулась Гелила.
Минут за двадцать мы расправились со всей посудой и стали расходиться по своим комнатам.
— Бай — бай! — сказала на прощание Гелила.
— Бай — бай! — помахали мы в ответ.
Гелила закрыла за собой дверь. Грицай проводил ее взглядом голодной собаки и тяжело вздохнул. Я открыл нашу комнату.
— Ну что, на боковую? — спросил Грицая. Тот как будто готов был стоять столбом всю ночь.
— Да, да, — приглушенно сказал наконец Грицай и как потерянный проследовал за мной.
Ночь не принесла нам облегчения. Грицай во сне будто разгружал какую-то длинную, как бесконечный тоннель, фуру, все что-то бормотал. Я в своем снова пил кофе с Гелилой, неотрывно смотрел, как она неторопливо наливает из кувшина напиток. Коричневая струйка, переливаясь и блестя мизерными жемчужными вкраплениями, радостно стекала в белоснежную чашку, пузырила поверхность, образуя пенку.
Я улыбнулся Гелиле, поднес к себе чашку поближе, вдохнул пахучий аромат кофе, попробовал на вкус, отхлебнул чуть-чуть с удовольствием. Открыв глаза, встретился с озорными глазами Гелилы, прочитал в них искреннее: «Ну как?»
— Обалдеть! — только что и смог произнести и отпил еще глоток. После третьего глотка все у меня перед глазами расплылось, комната потеряла очертания,
